Мужчины бальзаковского возраста

Максим Стишов

В пустыне

На всю Контору осталось только три еврея, включая завгара Когана, и вот же свела судьба двух из них – при непростых обстоятельствах. 

Дело было в Ливии, где Рабин (39) работал под прикрытием посольства, а Фридкин (43) находился в командировке по линии «общества дружбы». За рулём посольского «пежо» был Рабин, он очень спешил обратно в Триполи и надеялся проскочить, хотя их предупреждали. Фридкин, про песчаные бури ничего не знавший, не возражал.

Их сбросило с дороги, закопало по капот и стало быстро заносить  песком.

В какой-то момент Фридкин ощутил тот же гибельный восторг, что и однажды на фронте, когда танк загорелся, башенный люк заклинило, а в переднем застрял мертвый механик-водитель. 

«Шма Исраэль, – услышал он вдруг громкий испуганный шопот, – Адонай элоэйну, Адонай эхад!..» Фридкин  повернул голову и увидел в полумраке салона, как майор ГРУ Генштаба СССР и член КПСС Рабин раскачивается взад-вперед, произнося слова, которые Фридкин слышал впервые, но почему-то сразу понял, что они означают...

Буря начала стихать, потом закончилась вовсе и их весело откопали проезжавшие мимо солдаты.

Вскоре оба вернулись в Москву, где Рабин вдруг стал набиваться в друзья. Тертый калач Фридкин сразу догадался: боится. Держи друзей близко, а врагов... 

Фридкину много лет не присваивали очередное звание, замнач отдела кадров, сосед и компаньон по утренним пробежкам, долго увиливал, а потом шепнул, что «были кое-какие сигналы».

– Рабин? – смекнул Фридкин. Замнач многозначительно промолчал. 

Фридкин всё понял: боясь, что Фридкин стукнет про молитву, Рабин нанёс упреждающий удар.

Вскоре Фридкину удалось демобилизоваться, о чем он давно мечтал, но все ждал очередного звания для более высокой пенсии. Он устроился в престижный НИИ и довольно быстро защитил докторскую... 

Спустя много лет они с Рабиным оказались вдвоём в лифте. Рабин сделал вид, что не узнал, Фридкин сначала поддержал игру, но потом лифт застрял, и, пока ждали монтеров, Фридкин разговорился. Рабин был неразговорчив и только угрюмо  смотрел перед собой, пока Фридкин вспоминал былое. Но когда Фридкин вдруг поблагодарил Рабина, тот посмотрел  с интересом.

– Ну как же, – сказал Фридкин, – если б не ты, я бы получил подполковника, потом бы ещё лет десять как минимум полковника высиживал, и кем бы я сейчас был? Обозлённым пенсионером, вроде некоторых? А, потом... Чем черт не шутит, может, ты действительно нас спас тогда.

Рабин  услышал в словах Фридкина издевку и посмотрел с ненавистью. 

– Ты никогда ни во что не верил, – процедил он. – Ни в бога, ни в Советскую Власть. Вот такие как ты и развалили Союз! – прокричал он вдруг так громко, что Фридкин даже отшатнулся. 

Вскоре лифт тронулся и они, не прощаясь, разошлись по своим этажам.

Рабина  похоронили на Николо-Архангельском, с военным салютом, под ветеранские речи. 

А Фридкин, согласно завещанию, был после смерти обрезан и скромно упокоился на подмосковном еврейском кладбище.