Поза жизни

Наталья Резник

Очередь

Рис. Николая Копейкина

Дело было в конце советских времен. Или в начале постсоветских. Впрочем, это принципиального значения не имеет. Мы шли с подругой по Невскому и наткнулись на Очередь.

– За чем стоите? – спросили мы.

– За апельсинами, – ответила Очередь.

В такую очередь нельзя было не встать. Она была многообещающа, хотя и несколько статична. Продвигаясь некоторое время ползком, она в конце концов остановилась, поскольку стояла на улице, а дверь в магазин неожиданно закрыли. Очередь от обиды начала бухтеть, топать для сугрева ногами и ругаться не вполне цензурно.

Мы с подругой были юны и полны сил.

– Зачем же бухтеть в пустоту? – обратились мы к Очереди. – Это же безобразие. Надо выяснить, почему магазин закрылся посреди рабочего дня.

– А вот вы, девочки, и выясните, – обрадовалась Очередь. – Вы молодые, пойдите, разберитесь там.

Очередь расступилась перед нами, мы застучали в дверь, та открылась и пустила нас в душное пространство магазина, где уже стояла Рожа.

– Че надо? – спросила Рожа.

– Заведующего, – ответили мы.

– Ну я заведующий, – сказала Рожа. - А че надо?

– Надо выяснить, почему магазин закрыт.

– А! Выяснить! – ухмыльнулась Рожа. – Щас выясним.

Мы пошли вслед за Рожей в кабинет, где она, продолжая ухмыляться, сообщила:

– Вот люди тут работают, а вы приходите, хулиганите, кабинет мне разгромили.

– Мы?! – не поверили мы.

– А кто ж? – сказала Рожа и вдруг вывернула на пол содержимое ящика письменного стола.

– Видите, – засмеялась Рожа. – Это вы сделали.

Кабинет постепенно стал заполняться Работниками магазина. Они тоже стояли и ухмылялись.

– Вон у меня сколько свидетелей, – заулыбалась Рожа. – Они все подтвердят.

– Подтвердим, подтвердим, – ответно заулыбались Работники.

– Как же вам не стыдно! – крикнула я Работникам.

– Мне-то? – переспросил один из Работников и толкнул меня так, что я отлетела к другому Работнику, который весело и с такой же силой толкнул меня обратно, откуда меня тотчас же толкнули опять.

Какое-то время мной и подругой играли, как мячиками, но Рожа вдруг посерьезнела и скомандовала:

– Хватит. Отведем их в милицию.

Так как поход в милицию отчасти совпадал с нашими намерениями, мы позволили вытолкать себя с черного хода во двор, где действительно обнаружилось отделение милиции. Милиция, правда, жила по расписанию, похожему на расписание магазина, поскольку попасть внутрь не удалось. Дверь в отделение была заперта, и на стук никто не вышел.

– Ладно, – сказала Рожа, – считайте, что вам сегодня повезло.

Работники во главе с Рожей вернулись в магазин, а мы остались во дворе одни.

И не успела я броситься обратно к отделению, как подруга моя вдруг начала рыдать. Она плакала навзрыд и что-то сбивчиво говорила. Я поняла только, что если я пойду в милицию, она этого не переживет. И я поклялась ей, что жаловаться не буду и что сделаю вид, что этого события в нашей жизни не было.

...И вот, прошло тридцать лет. Теперь, наверно, я уже могу рассказать эту историю, не жалуясь ни на кого. Адреса магазина я не помню, имен не называю, Рожу не узнаю из миллиона рож. Но тридцать лет я вспоминаю ту Очередь. Ведь мы к ней не вернулись. Что с ней сталось? Волновалась ли, интересовалась ли, куда мы делись, пыталась ли добиться справедливости. Или и сейчас стоит, ждет, что дверь все-таки откроют?