Екатерина Фёдорова

Выходные на Парнасе

Первые длинные выходные в посткарантинной Греции выпали на день Святого Духа. Мы едем в деревню на Парнас. В окнах машины мелькает типичный греческий дорожный пейзаж: горы, таверны, пшеничные, табачные и хлопковые поля, кофейни, вывески «Пицца и макароны с самого утра».

Наш земляк Савва Каракусис, узнав о том, что мы едем на Парнас, одобрил инициативу: 
– Прекрасно! Езжу туда постоянно. И всегда делаю остановку в Фивах.
– О! Вы так высоко цените этот легендарный город, господин Каракусис?
– Я заправляю там машину!

Васю укачало, он устал, каждые пять минут спрашивает, когда мы наконец приедем. 

Дедушка каждые пять минут с готовностью отвечает: «Через полчаса». И так на протяжении всей двухчасовой дороги. Греки отлично знают насчет относительности времени и пространства, даже если закончили только сельскую среднюю школу, как дедушка.

Владелец деревенской таверны восьмидесятилений Лука заведение открыл, но к покупателям не выходит: он в группе риска.  Гостей пока обслуживает его внук Парис. Ему лет тридцать, по греческим меркам – мальчишка. Стол залит спелыми липкими пятнами перезревшей шелковицы. Пролетавшая птичка оставила нам свой черно-белый анаглифический привет.

Парис выходит в анти-ковидной маске-экране, руки обтекают черные гладкие перчатки профессионального убийцы. Ошибочно истолковав наши растерянные взгляды в пользу своего космического костюма, Парис поясняет: 
– Я просто хочу, чтобы все было идеально!
Идеал не всегда достижим, но откуда же это знать ребенку.

Соседка, госпожа Мария-Розалия, угостила Васю черешней. Вася, надкусив ягоду, обнаружил в ней червяка.
– Не бойся, ешь, – подбодрила его Розалия. – Это ведь черешневый червяк!

Дедушка, пользуясь добавочным бонусным временем общения с внуком, торопится передать ему нажитые за долгую жизнь знания:
– Видишь на той вершине церковь? Это храм пророка Илии. Пророк Илия боялся моря, поэтому предпочитал жить высоко на горе.
– А святой Николай, выходит, любил море? – иронически спрашиваю я, думая о том, какие мы разные, о пропасти менталитетов.
– Да, любил, – добродушно говорит дедушка, не реагируя на сарказм. – Вася, а видишь, как у некоторых сосен корни висят в воздухе, без почвы и воды, и тем не менее, сосныживут.
– Почему так? – интересуется Вася.
– Потому что у них есть еще и другие корни, – улыбается дедушка. – Запомни, всегда лучше иметь запасные корни.

Прислоняюсь щекой к теплой, поросшей мягкой моховой щетиной древней колонне из разрушенного землетрясением храма Аполлона. Здесь на Парнасе почти все храмы посвящены ему или Деметре. Искусство и земледелие, что может быть важнее! 

Античный храм близок человеку. Здесь можно не просто позволить себе быть собой, но становиться еще более собой. Местная литургия не останавливается ни на миг. Звенят колокола овечьих ботал. Им вторит жирный дьяконский бас барана, главы стада, любимца Марии-Розалии. Солнечные витражи переливаются золотом в зеленых листьях.

Над головой медленно парит пух, много пуха. Я пытаюсь поймать пушинку пальцами, но она неуловима, увертлива, летит вверх, вместо того, чтобы опускаться вниз.
– Гляди, сынок, благорастворение пуха!
– Мама, это хлопок цветет, – объясняет мне Вася.