Там, за облаками
Марк Галесник
Не стало великого человека, изменившего жизнь миллионов людей, в т.ч. и тех, кто сегодня возлагает на него ответственность за свои неудачи. В старых выпусках «Бесэдера?» я нашел свои заметки, записанные со слов Александра Сокурова в 1990-м, когда Горбачёв еще был президентом страны, а страна еще была СССР. Сократил немного и публикую. Может быть, эти заметки добавят что-то к портрету, если и не самого Горбачёва, то во всяком случае, той среды, из которой поднялся этот человек, несоизмеримый со своим окружением и своим временем.
Я летел в Вильнюс на кинопробы и чувствовал себя полным идиотом, т.к. никогда раньше в кино не снимался, а тут вдруг получил приглашение попробоваться, да еще на главную роль. Ощущение идиотизма усугублялось тем, что в соседнем кресле сидел профессионал важнейшего из искусств, кинорежиссер Александр Сокуров, летевший показывать литовцам свой последний, как обычно тихий, и как обычно нашумевший фильм. Только что утихли дебаты по поводу сокуровской ленты о Ельцине и я спросил:
– Он что, действительно такой?
– А что вы имеете в виду?
Самолет тем временем прошел зону облачности и при этом омерзительно скрипел, на что Сокуров не преминул мне попенять, т.к. еще в аэропорту я рекомендовал ему «Як-42» как одну из наиболее надежных машин Аэрофлота. Я пробормотал какие-то оправдания за отечественную авиацию и перевел разговор на «Боинг».
– В «Боинге» я летал, – сказал Сокуров, – там в салоне пальма стоит.
На «Боинге» разговор вернулся к Ельцину, а от него стал набирать высоту и понялся до Горбачева, которого Сокурову недавно довелось видеть лично и вблизи. Больше всего режиссера поразила ухоженность кожи лица и рук генсека, нежной, как у младенца, и словно светившейся изнутри. Затем и отутюженность костюмов членов Политбюро, сидевших за спиной Михаила Сергеевича – они словно были надуты изнутри.
– Я все ждал, когда они встанут, чтобы посмотреть, будут ли складки на брюках, – признался Сокуров. – Не было!
Однако попытаюсь записать в хронологическом порядке, так как впечатление одного из самых чутких наблюдателей в современном кинематографе, разумеется сильно отличались от досужих сплетен, и тем более от официального отчета о встрече Генерального секретаря ЦК КПСС с представителями интеллигенции.
– Уж не знаю, как я оказался в числе приглашенных на эту встречу, но когда телеграмму из ЦК принесли в мою коммуналку, это вызвало немалый переполох в Ленинградском обкоме, получившем копию. Ко мне на студию приехал заведующий отделом, заперся со мной в комнате и долго раскрашивал, как я оцениваю положение в городе и есть ли у меня какие-либо пожелания.
Перед зданием ЦК КПСС оказалось на редкость безлюдно, как будто прохожих перед приходом интеллигенции специально разогнали, так что я смог без очереди купить в ларьке пять бутылок фанты, которую очень люблю.
С сумкой через плечо, набитой любимой вантой, и в старой джинсовой куртке Сокуров вошел в ЦК, вызвав своим неформальным обликом переполох среди офицеров ГБ, ожидавших совсем другую интеллигенцию.
Лейтенант открыл его паспорт, сверил фотографию с оригиналом, а фамилию с копией в списке, и, обратившись неизвестно к кому, согласился:
– Товарищ Сокуров.
При этом особое ударение почему-то было сделано на втором слоге слова «товарищ». Примерно таким манером выкрикиваются цифры на бочечках при игре в лото.
У лифта вся процедура, вплоть до ударения на втором слоге, повторилась, после чего офицер самолично вызвал лифт, вошел туда вместе с приглашенным, заслонил собой панель, нажал на кнопку и выскочил.
В кабинете уже собрались человек тридцать пять, среди которых Сокуров, как он отметил, был самым молодым и не самым известным. Когда вошел Горбачев, аудиторию охватила некоторая растерянность: над ли – а) вставать, б) аплодировать. Члены Политбюро расселись за спиной у Генерального, и Михаил Сергеевич,, изредка заглядывая в блокнот, обратился к присутствующим с полнометражной речью, имевшей цель причастить интеллигенцию к таинствам перестройки.
На втором часу беседы часть интеллигенции, обремененная орденами, возрастом и академическим званиями, незаметно (главным образом для себя) всхрапнула, но тут был объявлен небольшой перерыв, и участники встречи, покинув кабинет, выстроились в две очереди. Одна уперлась в единственный туалет, вторая в столик с телефоном.
Но если природа первой очереди была легко объяснима, то происхождение второй стало ясно лишь после того, как обнаружилось, что каждый звонивший начинал словами:
– Я звоню из приемной Михаила Сергеевича…
Особое участие рассказчика вызвали те участники встречи, которые заняли место сразу в двух очередях и теперь были вынуждены отмечаться в обеих.
Возобновившийся разговор продолжался до позднего вечера. Наиболее ярким впечатлением для автора «Дней затмения» был случившийся в беседе миг затмения. Говорившая о сем-то директор Ленинградского института экспериментальной медицины академик Бехтерева вдруг забыла термин. Наступила заминка, которую неожиданно разрешил Михаил Сергеевич.
– Так это ж вторая сигнальная система! – подсказал он академику.
Эрудиция Генерального произвела шок в рядах невозмутимого дотоле Политбюро. А министр обороны Дмитрий Тимофеевич Язов, как утверждает Сокуров, принял окраску своего мундира…
В это время наш самолет спустился из-за облаков и пошел на посадку, неистово скрипя, содрогаясь и завывая, словно и он собирался решить проблему литовской государственности.
Только когда его шасси коснулось земли, я испытал облегчение, а стюардесса, до этого момента все объявлявшая на двух языках, видимо, еще и прилив национального самосознания, т.к. перешла целиком на литовский. За иллюминатором тем временем показались обломки обгоревшим отечественных самолетов, выставленных вдоль посадочной полосы. Очевидно, в целях искоренения очередей в кассах Аэрофлота.
Вильнюс-Ленинград-Иерусалим
-
– подсказал он академику.
Эрудиция Генерального произвела шок в рядах невозмутимого дотоле Политбюро. А министр обороны Дмитрий Тимофеевич Язов, как утверждает Сокуров, принял окраску своего мундира…
В это время наш самолет спустился из-за облаков и пошел на посадку, неистово скрипя, содрогаясь и завывая, словно и он собирался решить проблему литовской государственности.
Только когда его шасси коснулось земли, я испытал облегчение, а стюардесса, до этого момента все объявлявшая на двух языках, видимо, еще и прилив национального самосознания, т.к. перешла целиком на литовский. За иллюминатором тем временем показались обломки обгоревшим отечественных самолетов, выставленных вдоль посадочной полосы. Очевидно, в целях искоренения очередей в кассах Аэрофлота.
Вильнюс-Ленинград-Иерусалим
- 1122
- <<< НАЗАД